ВСЕВОЛОД МИХАЙЛОВИЧ ГАРШИН
2 часа
Урок 26
В. М. Гаршин: страницы биографии. «Attalea princeps»
I. Проверка домашнего задания
Дети читают выразительно окончание сказки Антония Погорельского «Черная курица...» до конца (с. 147—151). Класс коллективно оценивает чтение учеников. (Работа должна проводиться динамично, чтобы осталось достаточно времени на чтение вслух учителем сказки В. М. Гаршина «Attalea princeps», которая непременно должна прозвучать на уроке полностью.)
Обязательно спросим детей, как они понимают выделенные на предыдущем уроке наставления. Предложим им пояснить мысль автора своими словами. Особенное внимание обратим на третий отрывок.
— Что такое самолюбие и самонадеянность? Чем самонадеянность отличается от уверенности в себе?
Вот как определяет эти понятия С. И. Ожегов:
Самолюбие — чувство собственного достоинства, соединенное с ревнивым отношением к мнению о себе окружающих.
Самонадеянность — чрезмерная уверенность в себе самом.
— Почему для исправления своего характера, нрава надо откинуть в сторону эти качества?
— Можно ли завершить эту сказку словами А. С. Пушкина: «Сказка — ложь, да в ней намек!//Добрым молодцам урок»? Почему?

II. В. М. Гаршин: страницы биографии. «Attalea princeps»
— Сейчас я прочитаю вам отрывок из сказки, а вы попробуйте вспомнить, что это за сказка.
«Утки летели над сжатыми полями, над пожелтевшими лесами и деревнями, полными хлеба в скирдах, оттуда доносился людской говор и стук цепов, которыми молотили рожь. Люди смотрели на стаю уток и, замечая в ней что-то странное, показывали на нее руками. И лягушке ужасно захотелось лететь поближе к земле, показать себя и послушать, что об ней говорят. На следующем отдыхе она сказала:
— Нельзя ли нам лететь не так высоко? У меня от высоты кружится голова, и я боюсь свалиться, если мне вдруг сделается дурно.
И добрые утки обещали ей лететь пониже. На следующий день они летели так низко, что слышали голоса:
— Смотрите, смотрите! — кричали дети в одной деревне: — утки лягушку несут!»
Скорее всего, дети вспомнят, что это сказка «Лягушка-путешественница». Ее автор — Всеволод Михайлович Гаршин.
— Когда вы впервые познакомились с этой сказкой? Помните ли вы, чем она кончилась?
— Нравится ли вам сама лягушка? Почему? Чему учит эта сказка?
— Сегодня мы с вами познакомимся еще с одной сказкой Гаршина. Но сначала постараемся узнать немного о самом писателе. (Открываем учебник на с. 153.)
Один из учеников вслух читает страничку, посвященную биографии писателя, кроме последнего абзаца (!).
Сказку «Attalea princeps» читает вслух учитель. Чтение сказки полностью, «с чувством, с толком, с расстановкой» занимает около 18 минут. Прочитанная выразительно, с глубоким чувством, сказка оставляет неизгладимое впечатление в детских душах. Поэтому учителю к подготовке чтения вслух надо отнестись со всей серьезностью.
Выдержав паузу, попросим пятиклассников высказать первые впечатления, затем запишем домашнее задание.
Дома предложим детям подготовить выразительное чтение отрывков сказки и распределим отрывки между учениками (по два-три человека на каждый отрывок в зависимости от количества детей в классе). Предупредим, что каждый отрывок потребует особого подхода, внимания к интонации. В 3-м и 4-м отрывках возможно чтение по ролям.
1. От слов: «В одном большом городе...» — до слов: «...там листья бледнели, съеживались и увядали» (с. 154).
2. От слов: «Но стекла вставляли очень скоро» — до слов: «...а на другой день он уже ехал на пароходе домой» (с. 155).
3. От слов: «А пальма осталась» — до слов: «Остальные хоть и молчали, но все-таки сердились на Attalea за ее слова» (с. 156—157).
4. От слов: «Только одна маленькая травка...» — до слов: «...вспоминайте иногда своего маленького друга!» (с. 157—159).
5. От слов: «Тогда пальма принялась расти» — до слов: «Над стеклянным сводом гордо высилась выпрямившаяся зеленая крона пальмы» (с. 159—160).
6. От слов: «„Только-то?“ — думала она» — до конца (с. 160—162).

Домашнее задание
Подготовить выразительное чтение сказки В. М. Гаршина «Attalea princeps» (каждый ученик готовит один из выделенных отрывков).
Урок 27
«Attalea princeps»: героическое и обыденное в сказке. Антитеза как основной художественный прием. Пафос произведения
I. Артикуляционная разминка
Перед выразительным чтением надо обязательно провести разминку. Однако учить новую скороговорку не будем, повторим уже известные, так как надо успеть очень много сделать за урок.

II. «Attalea princeps»: героическое и обыденное в сказке. Антитеза как основной художественный прием. Пафос произведения
На этом уроке стоит использовать одновременно два пути к постижению сущности сказки-притчи В. М. Гаршина: выразительное чтение, в котором интонации и паузы уже говорят нам о степени понимания текста, и анализ. Работу организуем таким образом: ученики, готовившие выразительное чтение отрывков дома, последовательно читают сказку (один отрывок могут читать два-три человека, 3-й и 4-й отрывки можно читать по ролям); после каждого отрывка коллективно оцениваем чтение детей, просим их объяснить выбор интонаций.
— Какие чувства вы хотели выразить, когда читали этот отрывок?
— Как вы представляете себе характеры персонажей?
Затем зададим несколько аналитических вопросов.

1. Анализ 1-го фрагмента сказки от слов: «В одном большом городе...» — до слов: «...там листья бледнели, съеживались и увядали» (с. 154)
Интонации в начале сказки спокойные, повествовательные. Первый абзац — любование оранжереей как чудесным произведением искусства, созданием человеческих рук. Во втором абзаце вместе со словами «заключенные растения» появляется тревога, интонации становятся напряженными.
— С каких сторон показывает нам писатель оранжерею? В чем ее двойственность?
С одной стороны, это прекрасный «драгоценный камень», с другой стороны, для растений это тюрьма.
— Как чувствовали себя в оранжерее растения? Как вы понимаете фразу: «Как ни прозрачна стеклянная крыша, но она не ясное небо»?
— Каким был воздух в оранжерее? О каком ветре мечтали растения?
— Какое отношение к оранжерее создается у читателя после первой страницы сказки?

2. Анализ 2-го фрагмента сказки от слов: «Но стекла вставляли очень скоро» — до слов: «...а на другой день он уже ехал на пароходе домой» (с. 155)
При описании директора, при чтении его реплик звучит сухой, педантичный тон, несколько ворчливый и неприязненный. При чтении реплик бразильянца и абзаца, посвященного его воспоминаниям о родине, тон становится лиричным, мечтательным, задумчивым.
— Как вы думаете, похожи ли друг на друга директор оранжереи и путешественник из Бразилии? Чем они не похожи?
— Каково основное занятие директора? Чем занимался последние годы бразильянец?
Директор и бразильянец противопоставлены друг другу: первый сидит в стеклянной будочке и рассматривает препараты, второй ездит по свету и видит весь мир. Первый видит и слышит лишь то, что хочет видеть и слышать (отказывается узнать родное имя пальмы); глаза второго открыты миру, он воспринимает явления во всей их полноте, не отвергая мнений других людей («...я вполне верю вам, что ботаники называют ее Attalea, но у нее есть и родное, настоящее имя»).
— Почему бразильянец принял решение уехать на родину?
— Кто из людей — директор или путешественник — ближе по духу пальме?

3. Анализ 3-го фрагмента сказки от слов: «А пальма осталась» — до слов: «Остальные хоть и молчали, но все-таки сердились на Attalea за ее слова» (с. 156—157)
Первый абзац этого отрывка показывает нам прекрасную душу пальмы, ее переживания и тоску. Ей противопоставлены болтающие между собой растения: капризная саговая пальма, самодовольный кактус, по-обывательски удовлетворенная жизнью корица, язвительный папоротник. Спор растений прерывает гордая пальма, призывающая их вместе вырваться на свободу.
— На что похоже поведение растений в оранжерее? Что их заботило? Чем они гордились?
— Почему растения стали доказывать пальме, что она предлагает им «ужасный вздор»? Что является причиной их возмущения?
Страх за свою жизнь, боязнь изменений.
— Почему растения не поддержали пальму в ее стремлении к свободе? Почему они были настроены к пальме враждебно, желали ей зла, как саговая пальма, и сердились на нее?

4. Анализ 4-го фрагмента сказки от слов: «Только одна маленькая травка...» — до слов: «...вспоминайте иногда своего маленького друга!» (с. 157—159)
С помощью изменения интонаций и громкости голоса при чтении сказки надо постараться передать контраст между пальмой и маленькой травкой и в то же время ту любовь и уважение, которые испытывала травка к пальме.
— Почему травка, в отличие от других растений, понимала пальму?
«Она не знала южной природы, но тоже любила воздух и свободу. Оранжерея и для нее была тюрьмой».
— Почему травка желала пальме выйти на Божий свет? Почему считала, что сама никогда не доберется до свободы?
— Какое чувство вызывает у нас травка?
Мы жалеем ее и восхищаемся ее способностью сострадать, понимать чувства пальмы.

5. Анализ 5-го фрагмента сказки от слов: «Тогда пальма принялась расти» — до слов: «Над стеклянным сводом гордо высилась выпрямившаяся зеленая крона пальмы» (с. 159—160)
Это самый динамичный отрывок. Интонации во время чтения становятся все напряженнее, ожидание развязки вызывает волнение. Растения удивляются, но все равно пытаются злорадствовать. Травка сочувствует и жалеет пальму. Перед нами кульминация сказки. Напряжение борьбы сменяется гордыми интонациями победы.
— Какие чувства испытывал директор ботанического сада, глядя на быстро растущую пальму?
— Почему пальма готова была издать вопль гнева при ударах тростью?
— Как пальма боролась за свободу? Какой ценой платила она за желание увидеть настоящее небо?
«Тогда ствол начал сгибаться. Его лиственная вершина скомкалась, холодные прутья рамы впились в нежные молодые листья, перерезали и изуродовали их, но дерево было упрямо, не жалело листьев, несмотря ни на что, давило на решетки, и решетки уже поддавались, хотя были сделаны из крепкого железа».
— Почему маленькая травка замирала от волнения?
— Почему пальма не хотела жалости? Почему она сказала: «Я умру или освобожусь!»?
— К какому идеалу стремилась пальма?
— Как вы думаете, какие чувства испытал директор, увидев гордо выпрямившуюся вершину пальмы?

6. Анализ 6-го фрагмента сказки от слов: «Только-то? — думала она» — до конца (с. 160—162)
— Пальма достигла своей цели: она пробила крышу оранжереи, вырвалась на свободу и увидела небо. Почему же пальма испытала разочарование? Почему поняла, что для нее все было кончено?
— Что ожидала увидеть пальма и что она увидела в действительности?
Подчеркнем противоречие мечты и действительности, противопоставление идеала и обретенной реальности.
— Как рассуждал директор, решая, что надо спилить пальму? Почему он приказал выбросить маленькую травку?
— Какие чувства мы испытываем, когда читаем о том, как погибла пальма? Переживаем ли мы гибель травки?
Дальнейшую работу можно построить на материале рубрики учебника «Поразмышляем над прочитанным» (с. 163), где приводятся слова писателя Владимира Порудоминского: «Некоторым читателям конец гаршинской сказки показался чересчур мрачным: он словно бы напоминает про обреченность борьбы. Но если пальму, изведавшую гибельный холод, снег, ветер, снова засадят за решетку оранжереи — смирится ли она? Утешится ли тем, что в обмен на свободу обрела тепло и пищу? Или не может жить за решеткой, не может не тянуться вверх, сокрушая железо?..»
Можно вернуться к вступительной статье (с. 153) и прочитать последний абзац: «Финал сказки трагичен, но и светел одновременно. В нем не только понимание обреченности борьбы одиночек, но и восхищение ими».
Проблематика этой сказки многогранна, обсуждать все ее аспекты с детьми сложно. «Обреченность борьбы одиночек» — только одна из ее граней.
С. А. Андреевский, современник В. М. Гаршина, писал о сказке: «Нужно сознаться, что это одна из самых изящных аллегорий для воплощения идеи о тяжкой расплате старого порядка со всяким смельчаком, поднимающим на него руку, и о неизбежном разочаровании идеалиста при встрече с действительностью» 3.
Мы видим, что современники разглядели в образе оранжереи с ее железными рамами и стеклами, за которыми едва видно небо, аллегорическое изображение «старого порядка», т. е. по существу, царизма в жандармском мундире; в образе пальмы — смельчака, взявшегося разрушить «старый порядок». Образ этот был весьма актуален: сказка была опубликована впервые в журнале «Русское богатство» в 1880 году, она романтизировала подвиг бунтарей-одиночек. А в 1881 году агентами террористической организации «Народная воля» был убит Александр II, воспринимавшийся как главный представитель и символ самодержавия — «старого порядка».
Сам Гаршин считал себя одним из последних идеалистов, и, возможно, в образе пальмы, увидевшей серый мир, отразилось его восприятие действительности. Пальма, стремящаяся к идеалу свободы, создавшая себе образ голубого неба, не вынесла столкновения с действительностью, как не вынес этого столкновения и чуткий писатель.
Одна из проблемных граней сказки — это противоречивость воспитания человека в искусственных условиях, когда самая прекрасная обстановка, созданная, казалось бы, для максимального проявления лучших свойств человека, становится главным препятствием для его развития. Прямое отношение к современным проблемам воспитания имеет фраза, сказанная директором ботанического сада: «Мы приложили все наше знание, чтобы растения развивались в теплице совершенно так же свободно, как и на воле, и, мне кажется, достигли некоторого успеха».
Учитель, исходя из готовности класса, сможет самостоятельно определить глубину обсуждения проблематики сказки.

Домашнее задание
На усмотрение учителя: можно рекомендовать детям прочитать сказки В. М. Гаршина «Лягушка-путешественница», «То, чего не было», «Сказка о жабе и розе», «Сказание о гордом Аггее» или перечитать сказки А. С. Пушкина.



ATTALEA PRINCEPS
В.М. Гаршин

В одном большом городе был ботанический сад, а в этом саду – огромная оранжерея из железа и стекла. Она была очень красива: стройные витые колонны поддерживали всё здание; на них опирались легкие узорчатые арки, переплетенные между собою целой паутиной железных рам, в которые были вставлены стекла. Особенно хороша была оранжерея, когда солнце заходило и освещало ее красным светом. Тогда она вся горела, красные отблески играли и переливались, точно в огромном, мелко отшлифованном драгоценном камне.
Сквозь толстые прозрачные стекла виднелись заключенные растения. Несмотря на величину оранжереи, им было в ней тесно. Корни переплелись между собою и отнимали друг у друга влагу и пищу. Ветви деревьев мешались с огромными листьями пальм, гнули и ломали их и сами, налегая на железные рамы, гнулись и ломались. Садовники постоянно обрезали ветви, подвязывали проволоками листья, чтобы они не могли расти, куда хотят, но это плохо помогало. Для растений нужен был широкий простор, родной край и свобода. Они были уроженцы жарких стран, нежные, роскошные создания; они помнили свою родину и тосковали о ней. Как ни прозрачна стеклянная крыша, но она не ясное небо. Иногда, зимой, стекла обмерзали; тогда в оранжерее становилось совсем темно. Гудел ветер, бил в рамы и заставлял их дрожать. Крыша покрывалась наметенным снегом. Растения стояли и слушали вой ветра и вспоминали иной ветер, теплый, влажный, дававший им жизнь и здоровье. И им хотелось вновь почувствовать его веянье, хотелось, чтобы он покачал их ветвями, поиграл их листьями. Но в оранжерее воздух был неподвижен; разве только иногда зимняя буря выбивала стекло, и резкая, холодная струя, полная инея, влетала под свод. Куда попадала эта струя, там листья бледнели, съеживались и увядали.
Но стекла вставляли очень скоро. Ботаническим садом управлял отличный ученый директор и не допускал никакого беспорядка, несмотря на то что большую часть своего времени проводил в занятиях с микроскопом в особой стеклянной будочке, устроенной в главной оранжерее.
Была между растениями одна пальма, выше всех и красивее всех. Директор, сидевший в будочке, называл ее по-латыни Attalea! Но это имя не было ее родным именем: его придумали ботаники. Родного имени ботаники не знали, и оно не было написано сажей на белой дощечке, прибитой к стволу пальмы. Раз пришел в ботанический сад приезжий из той жаркой страны, где выросла пальма; когда он увидел ее, то улыбнулся, потому что она напомнила ему родину.
- А! - сказал он. - Я знаю это дерево. - И он назвал его родным именем.
- Извините, - крикнул ему из своей будочки директор, в это время внимательно разрезывавший бритвою какой-то стебелек, - вы ошибаетесь. Такого дерева, какое вы изволили сказать, не существует. Это – Attalea princeps, родом из Бразилии.
- О да, - сказал бразильянец, - я вполне верю вам, что ботаники называют ее - Attalea, но у нее есть и родное, настоящее имя.
- Настоящее имя есть то, которое дается наукой, - сухо сказал ботаник и запер дверь будочки, чтобы ему не мешали люди, не понимавшие даже того, что уж если что-нибудь сказал человек науки, так нужно молчать и слушаться. А бразильянец долго стоял и смотрел на дерево, и ему становилось всё грустнее и грустнее. Вспомнил он свою родину, ее солнце и небо, ее роскошные леса с чудными зверями и птицами, ее пустыни, ее чудные южные ночи. И вспомнил еще, что нигде не бывал он счастлив, кроме родного края, а он объехал весь свет. Он коснулся рукою пальмы, как будто бы прощаясь с нею, и ушел из сада, а на другой день уже ехал на пароходе домой.
А пальма осталась. Ей теперь стало еще тяжелее, хотя и до этого случая было очень тяжело. Она была совсем одна. На пять сажен возвышалась она над верхушками всех других растений, и эти другие растения не любили ее, завидовали ей и считали гордою. Этот рост доставлял ей только одно горе; кроме того, что все были вместе, а она была одна, она лучше всех помнила свое родное небо и больше всех тосковала о нем, потому что ближе всех была к тому, что заменяло им его: к гадкой стеклянной крыше. Сквозь нее ей виднелось иногда что-то голубое: то было небо, хоть и чужое, и бледное, но все-таки настоящее голубое небо. И когда растения болтали между собою, Attalea всегда молчала, тосковала и думала только о том, как хорошо было бы постоять даже и под этим бледненьким небом.
- Скажите, пожалуйста, скоро ли нас будут поливать? - спросила саговая пальма, очень любившая сырость. - Я, право, кажется, засохну сегодня.

- Меня удивляют ваши слова, соседушка, - сказал пузатый кактус. - Неужели вам мало того огромного количества воды, которое на вас выливают каждый день? Посмотрите на меня: мне дают очень мало влаги, а я все-таки свеж и сочен.
- Мы не привыкли быть чересчур бережливыми, - отвечала саговая пальма. - Мы не можем расти на такой сухой и дрянной почве, как какие-нибудь кактусы. Мы не привыкли жить как-нибудь. И кроме всего этого, скажу вам еще, что вас не просят делать замечания.
Сказав это, саговая пальма обиделась и замолчала.
- Что касается меня, - вмешалась корица, - то я почти довольна своим положением. Правда, здесь скучновато, но уж я, по крайней мере, уверена, что меня никто не обдерет.
- Но ведь не всех же нас обдирали, - сказал древовидный папоротник. - Конечно, многим может показаться раем и эта тюрьма после жалкого существования, которое они вели на воле.
Тут корица, забыв, что ее обдирали, оскорбилась и начала спорить. Некоторые растения вступились за нее, некоторые за папоротник, и началась горячая перебранка. Если бы они могли двигаться, то непременно бы подрались.
- Зачем вы ссоритесь? - сказала Attalea. - Разве вы поможете себе этим? Вы только увеличиваете свое несчастье злобою и раздражением. Лучше оставьте ваши споры и подумайте о деле. Послушайте меня: растите выше и шире, раскидывайте ветви, напирайте на рамы и стекла, наша оранжерея рассыплется в куски, и мы выйдем на свободу. Если одна какая-нибудь ветка упрется в стекло, то, конечно, ее отрежут, но что сделают с сотней сильных и смелых стволов? Нужно только работать дружнее, и победа за нами.
Сначала никто не возражал пальме: все молчали и не знали, что сказать. Наконец саговая пальма решилась.
- Всё это глупости, - заявила она.
- Глупости! Глупости! - заговорили деревья, и все разом начали доказывать Attalea, что она предлагает ужасный вздор. – Несбыточная мечта! - кричали они.
- Вздор! Нелепость! Рамы прочны, и мы никогда не сломаем их, да если бы и сломали, так что ж такое? Придут люди с ножами и с топорами, отрубят ветви, заделают рамы и всё пойдет по-старому. Только и будет. что отрежут от нас целые куски...
- Ну, как хотите! - отвечала Attalea. - Теперь я знаю, что мне делать. Я оставлю вас в покое: живите, как хотите, ворчите друг на друга, спорьте из-за подачек воды и оставайтесь вечно под стеклянным колпаком. Я и одна найду себе дорогу. Я хочу видеть небо и солнце не сквозь эти решетки и стекла, - и я увижу!
И пальма гордо смотрела зеленой вершиной на лес товарищей, раскинутый под нею. Никто из них не смел ничего сказать ей, только саговая пальма тихо сказала соседке-цикаде: - Ну, посмотрим, посмотрим, как тебе отрежут твою большую башку, чтобы ты не очень зазнавалась, гордячка! Остальные хоть и молчали, но все-таки сердились на Attalea за ее гордые слова. Только одна маленькая травка не сердилась на пальму и не обиделась ее речами. Это была самая жалкая и презренная травка из всех растений оранжереи: рыхлая, бледненькая, ползучая, с вялыми толстенькими листьями. В ней не было ничего замечательного, и она употреблялась в оранжерее только для того, чтобы закрывать голую землю. Она обвивала собою подножие большой пальмы, слушала ее, и ей казалось, что Attalea права. Она не знала южной природы, но тоже любила воздух и свободу. Оранжерея и для нее была тюрьмой. "Если я, ничтожная, вялая травка, так страдаю без своего серенького неба, без бледного солнца и холодного дождя, то что должно испытывать в неволе это прекрасное и могучее дерево! - так думала она и нежно обвивалась около пальмы и ласкалась к ней. - Зачем я не большое дерево? Я
послушалась бы совета. Мы росли бы вместе и вместе вышли бы на свободу. Тогда и остальные увидели бы, что Attalea права".
Но она была не большое дерево, а только маленькая и вялая травка. Она могла только еще нежнее обвиться около ствола Attalea и прошептать ей свою любовь и желание счастья в попытке.
- Конечно, у нас вовсе не так тепло, небо не так чисто, дожди не так роскошны, как в вашей стране, но все-таки и у нас есть и небо, и солнце, и ветер. У нас нет таких пышных растений, как вы и ваши товарищи, с такими огромными листьями и прекрасными цветами, но и у нас растут очень хорошие деревья: сосны, ели и березы. Я – маленькая травка и никогда не доберусь до свободы, но ведь вы так велики и сильны! Ваш ствол тверд, и вам уже недолго осталось расти до стеклянной крыши. Вы пробьете ее и выйдете на божий свет. Тогда вы расскажете мне, всё ли там так же прекрасно, как было. Я буду довольна и этим.
- Отчего же, маленькая травка, ты не хочешь выйти вместе со мною? Мой ствол тверд и крепок: опирайся на него, ползи по мне. Мне ничего не значит снести тебя.
- Нет уж, куда мне! Посмотрите, какая я вялая и слабая: я не могу приподнять даже одной своей веточки. Нет, я вам не товарищ. Растите, будьте счастливы. Только прошу вас, когда выйдете на свободу, вспоминайте иногда своего маленького друга!
Тогда пальма принялась расти. И прежде посетители оранжереи удивлялись ее огромному росту, а она становилась с каждым месяцем выше и выше. Директор ботанического сада приписывал такой быстрый рост хорошему уходу и гордился знанием, с каким он устроил оранжерею и вел свое дело.
- Да-с, взгляните-ка на Attalea princeps, - говорил он. - Такие рослые экземпляры редко встречаются и в Бразилии. Мы приложили всё наше знание, чтобы растения развивались в теплице совершенно так же свободно, как и на воле, и, мне кажется, достигли некоторого успеха.
При этом он с довольным видом похлопывал твердое дерево своею тростью, и удары звонко раздавались по оранжерее. Листья пальмы вздрагивали от этих ударов. О, если бы она могла стонать, какой вопль гнева услышал бы директор!
"Он воображает, что я расту для его удовольствия, - думала Attalea. - Пусть воображает!.."
И она росла, тратя все соки только на то, чтобы вытянуться, и лишая их свои корни и листья. Иногда ей казалось, что расстояние до свода не уменьшается. Тогда она напрягала все силы. Рамы становились всё ближе и ближе, и наконец молодой лист коснулся холодного стекла и железа.
- Смотрите, смотрите, - заговорили растения, - куда она забралась! Неужели решится?
- Как она страшно выросла, - сказал древовидный папоротник.
- Что ж, что выросла! Эка невидаль! Вот если б она сумела растолстеть так, как я! - сказала толстая цикада, со стволом, похожим на бочку. - И чего тянется? Всё равно ничего не сделает. Решетки прочны, и стекла толсты.
Прошел еще месяц. Attalea подымалась. Наконец она плотно уперлась в рамы. Расти дальше было некуда. Тогда ствол начал сгибаться. Его лиственная вершина скомкалась, холодные прутья рамы впились в нежные молодые листья, перерезали и изуродовали их, но дерево было упрямо, не жалело листьев, несмотря ни на что давило на решетки, и решетки уже подавались, хотя были сделаны из крепкого железа. Маленькая травка следила за борьбой и замирала от волнения.
- Скажите мне, неужели вам не больно? Если рамы уж так прочны, не лучше ли отступить? - спросила она пальму.
- Больно? Что значит больно, когда я хочу выйти на свободу? Не ты ли сама ободряла меня? - ответила пальма.
- Да, я ободряла, но я не знала, что это так трудно. Мне жаль вас. Вы так страдаете.
- Молчи, слабое растенье! Не жалей меня! Я умру или освобожусь! И в эту минуту раздался звонкий удар. Лопнула толстая железная полоса. Посыпались и зазвенели осколки стекол. Один из них ударил в шляпу директора, выходившего из оранжереи.
- Что это такое? - вскрикнул он, вздрогнув, увидя летящие по воздуху куски стекла. Он отбежал от оранжереи и посмотрел на крышу. Над стеклянным сводом гордо высилась выпрямившаяся зеленая крона пальмы.
"Только-то? - думала она. - И это всё, из-за чего я томилась и страдала так долго? И этого-то достигнуть было для меня высочайшею целью?" Была глубокая осень, когда Attalea выпрямила свою вершину в пробитое отверстие. Моросил мелкий дождик пополам со снегом; ветер низко гнал серые клочковатые тучи. Ей казалось, что они охватывают ее. Деревья уже оголились и представлялись какими-то безобразными мертвецами. Только на соснах да на елях стояли темно-зеленые хвои. Угрюмо смотрели деревья на пальму: "Замерзнешь! - как будто говорили они ей. - Ты не знаешь, что такое мороз. Ты не умеешь терпеть. Зачем ты вышла из своей теплицы?"
И Attalea поняла, что для нее всё было кончено. Она застывала. Вернуться снова под крышу? Но она уже не могла вернуться. Она должна была стоять на холодном ветре, чувствовать его порывы и острое прикосновение снежинок, смотреть на грязное небо, на нищую природу, на грязный задний двор ботанического сада, на скучный огромный город, видневшийся в тумане, и ждать, пока люди там, внизу, в теплице, не решат, что делать с нею.
Директор приказал спилить дерево.
- Можно бы надстроить над нею особенный колпак, - сказал он, - но надолго ли это? Она опять вырастет и всё сломает. И притом это будет стоить чересчур дорого. Спилить ее!
Пальму привязали канатами, чтобы, падая, она не разбила стен оранжереи, и низко, у самого корня, перепилили ее. Маленькая травка, обвивавшая ствол дерева, не хотела расстаться со своим другом и тоже попала под пилу. Когда пальму вытащили из оранжереи, на отрезе оставшегося пня валялись размозженные пилою, истерзанные стебельки и листья.
- Вырвать эту дрянь и выбросить, - сказал директор. - Она уже пожелтела, да и пила очень попортила ее. Посадить здесь что-нибудь новое. Один из садовников ловким ударом заступа вырвал целую охапку травы. Он бросил ее в корзину, вынес и выбросил на задний двор, прямо на мертвую пальму, лежавшую в грязи и уже полузасыпанную снегом.